Андрей Анипко

ДОРОГА

О том, что малодушье – смертный грех;

о том, что смерть подстерегает всех,

куда бы ни вошел ты или вышел.

О том, как относиться к ней всерьёз,

как будто за тобой бегущий пёс –

всего лишь тень, но голос твой расслышал.

 

О том, дружок, что нет семи дорог,

о том, как неизбежно одинок,

кто словно поперечина в колёсах.

Лишь ты да я, а прочее – прими

как есть, и позабудь о всех семи:

она одна, как тень твоя, как посох.

 

Ты любишь, знаю, истины плести,

и здесь я не могу тебя спасти,

поскольку растранжирил всё до нитки.

Как зайчик от оконного стекла,

тебе на плечи истина легла –

уймись, оставь бесплодные попытки: –

 

шнуруй потуже лапти: путь далек,

шагая по любой из тех дорог,

которых нет, и все-таки ты в праве

свой выбор, как котомку, пронести

и к финишу с неслышным «пропусти!»

прийти и всё как есть увидеть въяве.

03.05.2012

 

 

Арсений Северин (Анипко Андрей). «Увертюра». Мурманское книжное издательство, 2002 г.

 

№21.

С мелодичным звоном мерно каплет

Кровь из раны на холодный пол.

Тишина и сумрак…. это Гамлет

Мать свою, Гертруду заколол.

 

«Вы пьяны! Так перепутать роли!»

Все в смятень и повскакали с мест.

Но устало: «Ах, не все равно ли?» —

Шепчет умирающий Орест.

 

 

«Увертюра». №22. Р. Я — ву

Ты вышел на сцену — и плески, и крики,

И дамы — в восторге, и радость — мужам,

И ты — разноликий, но равновеликий —

на кончиках пальцев их сердце держа,

 

Смычком своих уст лобызаешь их души, —

И к небу несется, бездонно — глубок,

Аккорд многострунный, и слез не осушит

Подарок Отелло, шелковый платок.

осень 2000

 

 

АЛЬМАНАХ АСТЭС №13, Мурманск, 2017.

 

№4

Безмолствует душа, и проникает сырость

До глубины, до дна, до самых тайных пор.

Не различая лет, я полюбил на вырост

Бессмертие назад — и помню до сих пор

 

Прошли года, я рос; незримый отпечаток,

Казалось потускнел в однообразье дней;

И ты явился вновь, — но я не снял перчаток

И не пожал руки, протянутой ко мне.

 

Я прожил эту жизнь, — былому нет возврата, —

Так почему ж теперь, у сумеречных врат,

Предчувствуя Тебя, волнуюсь, как когда — то,

В зените бытия, бессмертие назад?

 

 

№6

«Осеннее»

Между вдохом и выдохом расстоянье легло

Равнодлинное жизни, полной страха и трепета;

Сколько красных и желтых в листопад намело,

В чародейную пору лебединого лепета

 

Черноруких древес, синеоких озер;

Эту пору зовут прозаически осенью…

Лишь раскидистый дуб, одинокий позер,

не расстался еще с золотистою проседью.

 

Лишь раскидистый дуб… Приближается срок —

И воздастся за все, и сторицей отплатится;

Между вдохом и выдохом — всего несколько строк

И осенней листвы золотая сумятица.

 

 

ОТХОЖЕЕ СЕРДЦЕ

Дарю тебе Брукнера, Мойку, Фонтанку,

Гомера, бессонницу, парус, лазурь

под ним и над ним. Собираюсь в загранку

В Америку. Как Свидригайлов. Понурь

строптивую чёлку. На четверть минутки.

И ждать оставайся урочной попутки.

 

Дарю тебе всё, чем богат был и беден:

каморку под крышей и рифму «любовь-

буровь». Извини, что бисквит недоеден

и что недопролита чёрная кровь.

Но это неважно. Тем паче – не нужно.

Давай и не-жить постараемся дружно.

 

Дарю фолианты, полотна, статýи

и в Летнем, и в Зимнем, и в нижнем, и без;

дарю марципановые поцелуи

застенчивых принцев и бледных принцесс.

Бери! знаменитые всё персонажи.

А нашей никто не заметит пропажи.

 

Составлена опись, реестрик, катáлог.

К сему прилагаю. Себе же возьму

пяток прибауток да пару считалок,

да Твой неразборчивый очерк, Кому

я смог расточительный сделать подарок,

рванув Магометом к упрямцу-холму.

17.04.2009

 

 

КАК Я СТАЛ СОБАКОЙ

Сначала я прочно встал на свои четыре.

Сомкнулись ряды и забыли о дезертире.

Потом появился пушок, а за ним и шерсть;

и слово одно в лексиконе осталось: «жесть» –

но больше похоже на «тяф!», если ещё на что-то

похоже; но, Боже, впервые так жить охота,

и жрать, и пить из канав!

 

Есть запахи злые и добрые ароматы.

Собратья мои шелудивы и вороваты,

и только мне не забыть, кем я был вчера.

Меня обижает проклятая детвора,

но кормит одна карга, дай Господь ей тыщу

лет жизни: нисходит с небес к моему гнойщу;

я вижу, впрочем, и в ней врага.

 

Могу укусить, но обычно хвостом виляю

и руки лижу; прихрамывая, ковыляю

от свалки к помойке: люблю суповой набор.

Особенно мне один приглянулся двор…

Там есть сорванец – голенастый такой брюнетик…

Ночами на месяц вою — на анальгетик

собачьих сердец.

Февраль, 2010

 

 

ЕСЛИ БЫ РАДУГОЙ…

Чёрное — это чёрное, как его ни бели.

Только я не от этого на мели:

в том и беда, что они не вступили в сплав.

Я не хочу быть прав.

Если бы радугой — всеми её семью..!

Только вот белого с чёрным не разолью.

Чёрное, белое — как ни крути, серо,

скука, тупик, зеро.

 

Даже если ты белый, белей, чем пух

или там снег, — согласись, маловато двух.

Если бы радугой — всеми её семью..!

Не просыхая пью.

 

Родина-мать не позвала… Кровь веселей,

чем запятая с очередью нулей.

Нежный румянец, вспоротое нутро…

Жизнь — на зеро!

 

Не посчастливилось… Впрочем, смотря кому.

Чёрным по белому, чёр-ным-по-бе-ло-му

(это не больно, а снег заметёт шаги):

НЕ БЫЛО РАДУГИ.

 

 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Я, канатный плясун, Заратустра, уездный буффон,

обожаю вас всех, ненавижу вас всех, проклинаю

первом делом себя, но и вас, и тебя, мой бутон,

мой тюльпан, мой розан, скромно так примостившийся с краю

 

ветхой койки моей, страшный скрип, невозможно уснуть,

обожаю тебя, ненавижу вас всех, проклинаю

эту бедность и грязь, это гаерство, это чуть-чуть

не уродство — люблю тебя, мальчик мой, баюшки-баю,

 

не ложись на бочок, серый волк под охапкой ракит,

он не спит, сторожит, хвать-похвать, только рожки да ножки,

эти рожки-кудряшки, колючие смушки… он спит,

мой хороший, он спит, сырный месяц в алмазном горошке,

 

я придумал тебя, захолустный буффон, я ползу

по канату над площадью, делая разные штуки-

номера — и толпа затаила дыханье внизу,

скоморох, обожаю тебя, умираю в разлуке —

 

мой хороший, он спит, он не видит, как падает вниз

Заратустра, канатный плясун, трёхгрошовый ковёрный…

Спи, мой маленький, спи, я не верю в тебя, ты каприз

ядовитой души и тоски одинокой и чёрной!

2008

 

 

ПРОЩАНИЕ

Пришла пора расстаться. Не ропщи,

что ничего и не успели толком.

И ангелы. Их серые плащи

и тёмные очки. В морозе колком

 

как будто бледный марганец разлит.

Такой я эту землю и запомню.

Ты спрашиваешь, больно ли? Болит

лишь боль, в живом нащупывая ровню,

 

а я — уже не здесь. А где — бог весть.

Вязальный луч прокалывает шёрстку

морозную. И ты смахнула блёстку

с ресницы. Значит, что-то было? есть?

 

останется?.. Прости, но как-то не до

тебя. Себя. Следа. А слёзы — дань

обряду… Соскочу с велосипеда

у грани, и шагну за эту грань.

2008